Скомандовал я, чтобы за мной строились, вроде, как клином. Я впереди, с автоматом, а остальные за мной. Ну, ломанулся я сквозь толпу. Конечно, по головам-то прикладом не бил — старался не бить, а вот кто руки высовывал или ногу вовремя не убрал — тут пусть не обижаются. Дверь вынес (дядя Петя сказал другое слово) напрочь, потом так — я оборону держу, прикладом да стволом отмахиваюсь, а остальные наших вытаскивают. Они уже там от дыма задыхаться стали.

А тут пожарная машина подъехала. А пожарники, вместо того, чтобы чем-то одним заняться — либо из шланга по толпе струю дать, либо контору тушить, вначале по толпе струю дали, а потом на пожар брандспойт перевели.

А толпа еще пуще озверела! Рукав пожарный разрезали, пожарку прямо на месте перевернули колесами вверх, пожарных бить принялись.

Зато нам немножко времени дали, чтобы всех вытащить. И вовремя, потому что как вытащили, то крыша обвалилась.

Вытащить-то мы вытащили, а дальше-то что? Толпа нас окружила, а у них палки в руках, камни. Я-то с одним автоматом долго не продержусь — сомнут.

Но тут слышим голос в рупор: «Граждане хулиганы! Приказываю вам немедленно разойтись, а иначе я прикажу открыть огонь! Считаю до трех!» И голос такой, правильный. Услышишь, поймешь, что скомандует без зазрения совести.

Ох, это курсантов из пехотного училища по тревоге подняли, а с ними роту солдат. Вот, они-то нас и спасли. А потом и остальной народ из наших, кого по тревоге подняли, к парку прибыл.

А голос: «Раз. Два. Три».

У военных-то все просто. На команду не отреагировали, для начала залп в воздух дали. А автоматные очереди, они задуматься заставляют. Толпа разбегаться начала, мы ловили, кого можно. Человек тридцать поймали, остальные разбежались.

Постового раненого нашли в парке. Его кирпичом по голове ударили, но жив остался. А вот дружинника — Колю Морозова, того насмерть убили. Ножом в сердце. Хороший мальчишка был, девятнадцать лет всего. Техникум закончил, осенью в армию собирался.

Коля тоже драку пытался разнимать, да вот, незадача…

Из Вологды, в четыре утра — аж на самолете начальство областное прибыло. И начальник УВД, и прочие, даже второй секретарь обкома партии, а с ними усиленная оперативная группа. Потом еще сутки разборки шли, по адресам ездили, собирали. Всего человек двести задержали. В КПЗ места не было, пришлось, по разрешению прокурора, задержанных в СИЗО помещать. Трудились, сортировали, отбирали самых явных нарушителей. В суд отправили человек тридцать — тех, по кому точно было доказано — жег там, или дружинников с милиционерами бил. Кому год дали, а кому семь. Того, кто начальника городского отдела по голове поленом ударил — ему пять лет влепили. Правда, самого Лейкина по результатам служебного расследования с должности сняли. Куда-то на Дальний Восток перевели, а куда именно — не знаю.

— Нашли того, кто дружинника убил? — перебил дядю Петю Саня Барыкин.

— Нашли, как не найти? Да его и искать-то не надо было — все видели, фамилия известна. Некий гражданин Веселов, по имени Алексей, а отчество я запамятовал.

— И что ему? Вышка?

— Какая вышка? Он несовершеннолетний был, десять лет дали. Видел не так давно — на заводе работает, жена есть, двое детей.

— Петр Васильевич, а из-за чего драка-то произошла? — спросил и я.

— Так тут все просто. На танцах наши плясали, а там еще хохлы были, которые с Украины на заработки приехали. Все пьяные, кто-то что-то сказал, кто-то кого-то ударил — а там и понеслось. А когда с двух сторон полыхает, тут надо сразу вламываться, толпу рассекать на группочки, а уже потом успокаивать. А кто рассекать станет, если людей нет?

Дядя Петя сейчас предвосхитил работу ОМОН, которая, вламываясь в толпу, как раз и занимается тем, что разбивает ее на мелкие группы, потом группы на отдельных людей, лишает общего руководства и гасит очаги сопротивления.

— Так поделом, что Лейкина с должности сняли? — спросил я, поглядывая на дядю Петю.

Тот вначале дипломатично пожал плечами — мол, не дело участковых оценку действиям начальства делать, но потом сказал:

— Вот, Леша, сам посуди — можно было предугадать, что на день молодежи в парке на танцы толпа соберется? Можно. А то, что половина пьяными припрутся, даже и угадывать не надо. Козе понятно, что у нас трезвыми на танцы не ходят. Тогда вопрос — отчего все на самотек пустили? Что, сложно было не пятерых сотрудников послать, а двадцать, а то и тридцать? В парке культуры три входа, на каждом входе поставить усиленные посты — проверять, чтобы пьяные не зашли, и водку с собой не тащили. Но если милиционеров пятеро, где им весь парк перекрыть? На входе одного отвлекут — а двое уже прошли, бутылки пронесли. Пять милиционеров — участковый да четверо постовых, восемь дружинников, а в парке под тысячу человек было! Чья недоработка? Конечно, труса не праздновал, но мало этого, чтобы начальником стать.

А Лейкин, когда о драке узнал, что должен был сделать? Не мчаться в парк, словно в сортир при поносе, — мол, погоны увидят, сами собой разойдутся, а сразу же объявить тревогу, собрать, кого можно — а нас и было-то в те годы человек пятьдесят, а потом уже в парк идти.

А тут уже сразу все наперекосяк. Милиционеры все по парку разбрелись — вроде, рассредоточены. А когда драка началась, они с разных сторон бежали, что они могут? А дружинников, если в толпе, у них и повязки не видно. Надо было сразу человек двадцать мильтонов выставить, чтобы по парку не поодиночке ходили, а группами. Чтобы группы по три, по пять человек. И чтобы не на месте стояли, а перемещались. Тут группа постояла минут пять-десять, в сторону отошла, там постояла. Тогда бы казалось, что милиционеров не двадцать, а человек сто. Так, чтобы народ видел — милиции много, бузотерить не стоит.

А коли драка началась, так тут уже и те, кто и драться-то не хотел, в драку влезут. Толпа — страшная штука, я вам скажу. Нормальный человек, попав в толпу такое творит, что сам потом руками разводит — мол, не знаю, как оно вышло?

Вот про толпу я немного знал. В девяностые, в стране случалось всякое. Правда, в нашем городе до массовых беспорядков дело не дошло. Митинги бывали, забастовки, возложения венков из колючей проволоки, шествия к мэрии. Но ни разу не приходилось ОМОН использовать, чтобы народ разгонять. Тьфу-тьфу…

Глава седьмая

Прием по личным вопросам

С утра сходил на почту. Давно собирался отправить родителям (рука не повернется написать — «старикам») деньги, рублей двадцать. Родители из-за этого меня постоянно ругают, ворчат — мол, мы каждый зарабатываем побольше, нежели какой-то участковый, а еще и перед людьми позоришь, словно у Воронцовых денег нет. Подозреваю, что эти деньги матушка «втихаря» складывает на сберкнижку, на мое имя. Но помимо моей «двадцатки» матушка добавляет еще от своих с отцом получек — то десять рублей, а то и пятнадцать, а если премию получат от колхоза, то и все сорок. Типа — вот, соберется Лешенька жениться, деньги как найденные будут. Парень, пусть он и взрослый, сам зарабатывает, но денег на свадьбу дать — святое дело.

Впрочем, чего это я несу — «подозреваю»? Я точно знаю, что так оно и есть, потому что в той жизни родители накопили на мою свадьбу семьсот рублей. И на костюм хватило на свадебный (я его потом пять лет по праздникам надевал), и на кольца, и на все прочее.

Взял бланк, потом с грехом пополам заполнил его. Почему с грехом? Да потому что на нашей почте и в сберкассе положено заполнять документы исключительно перьевыми ручками. Вон, и ручка имеется, и чернильница стоит, а поди, попробуй, заполни бланк, чтобы без клякс. А ведь умел когда-то пользоваться чернильными ручками! Отвык.

Но все-таки, загубив два бланка, отправил домой двадцатку, а потом, с чувством исполненного долга, отправился на оперативку. Ничего интересного, и бумаг мне на сей раз дали немного — излажу в два счета. Значит, можно отправляться на опорный пункт.